Труд Джона Тронсона под названием A voyage to Japan, Kamtschatka, Siberia, Tartary and various parts of coast of China in H. M. S. Barracouta увидел свет в Лондоне в 1859 году. Автор рассказал о дальневосточных походах 1854–1856 годов парусно-колёсного шлюпа британских военно-морских сил «Барракуда». Лучшей оценкой этой работы стало принятие молодого корабельного врача Тронсона в действительные члены Королевского географического общества. В России эту книгу почти не знали. Только сейчас, 160 лет спустя, во Владивостоке выпустили её перевод — «Плавание в Японию, на Камчатку, к берегам Сибири, Татарии и Китая на борту корабля Её Королевского Величества «Барракуда». Василий Авченко специально для DV попытался взглянуть на русский Дальний Восток глазами британца середины XIX века.
Восточный фронт Крымской войны
Обрисуем исторический контекст. Приамурье и Приморье — пока не российские (зато ещё российская — Аляска, снабжение которой ведётся через Камчатку), судьбоносные Айгунский и Пекинский договоры Россия и Китай заключат лишь в 1858 и 1860 годах. Но фактически уже началось заселение русскими не только Амура, вблизи устья которого Геннадий Невельской ещё в 1850 году основал Николаевский пост, но и Уссури.
Европейские державы активно соперничают за тихоокеанские гавани, азиатские рынки, транспортные коридоры. В Китае, против которого англичане ведут «опиумные войны», одна за другой возникают европейские колонии. «Большая игра» побуждает Россию занимать юг Дальнего Востока, пока этого не сделали те же британцы. Крымская война, шедшая в том числе на Тихом океане, показала уязвимость России на Дальнем Востоке, заставила искать новые опорные пункты и пути снабжения периферий.
В августе 1854 года попытку англо-французской эскадры взять Петропавловский порт отбил гарнизон губернатора Василия Завойко. Вскоре по приказу генерал-губернатора Восточной Сибири Николая Муравьёва гарнизон перенесли в устье Амура. В 1855 году англичане и французы вновь зашли в оставленный Петропавловск и сожгли «дотла… все казённые здания». Тронсон, ставший свидетелем этого последнего эпизода, делает оговорку: «Не могу ручаться насчёт того, было ли это сделано осознанно или по чистой случайности, но, как бы то ни было, само происшествие вызывает сожаление. В случае же умышленного действия, то оно, без сомнения, последовало без ведома главнокомандующего, который, как мне стало потом известно, был сильно расстроен, узнав о данном событии. Сжигая покинутый неприятелем город, не стоит рассчитывать на лавры победителя, да и доблестным такой поступок не назовёшь».
Пути Тронсона не раз пересекались с маршрутом русского классика Ивана Гончарова, исполнявшего на борту фрегата «Паллада» обязанности секретаря адмирала Евфимия Путятина. Когда «Барракуда» в сентябре 1854 года вышла из Гонконга в Японию, Гончаров, списавшись на берег, как раз тронулся домой — через Аян, Якутск, Иркутск… В очерках «Фрегат «Паллада», вышедших отдельным изданием в 1858 году, Гончаров не жалует англичан: отмечает их презрение к иным, особенно подвластным им нациям, резко высказывается о «бесстыдстве этого скотолюбивого народа».
Тронсон, напротив, полон уважения и к азиатам, и к русским; но всегда ли он до конца искренен? Вот японский чиновник говорит об Англии: «Её жители живут тем, что грабят суда миролюбивых народов и заставляют всех платить дань». Тронсон отвечает: «Цель Великобритании состоит в том, чтобы нести мир и добрую волю всем странам и народам, поддерживать правых и защищать слабых, освобождать угнетённых и распространять свет истины во всём мире». Красиво, но не слишком убедительно.
Тронсон, которому пришлось, подобно Гончарову, стать естествоиспытателем и востоковедом, дополняет путевые впечатления историко-этнографическими очерками. В Англии XIX века с особым интересом читались главы о Японии — закрытой стране, отношения с которой тогда стремились завязать и русские, и американцы, и англичане. Итогом стало открытие нескольких японских портов для внешней торговли. «Время изоляции подошло к концу, и японское правительство прекрасно осознаёт, что оно должно смириться с требованием великих держав, желающих начать торговые сношения с их страной», — пишет Тронсон.
Англичане в Тартарии
Покинув Камчатку, «Барракуда» идёт к Сахалину, устью Амура, берегам нынешних Хабаровского и Приморского краёв. Эти места Тронсон называет Tartary — «Тартарией» (переводчик книги Андрей Сидоров настаивает на варианте «Татария»). В «Тартарии» слышатся и бездонный Тартар, и потусторонние «тартарары». В Европе раньше называли «Тартарией» всё, что лежит далеко на востоке. Рудиментом этой странной топонимической традиции остался Татарский пролив между Сахалином и материком, не имеющий никакого отношения к татарам и Татарстану.
«Барракуда» изучает местность, борется с китайскими пиратами, защищает британские интересы в Шанхае, ведёт переговоры с японцами, не забывает и о военных задачах — захватывает русский бриг «Охотск» и снимает с бременского брига «Грета» возвращавшихся в Россию членов экипажа фрегата «Диана» (последний сменил дряхлую «Палладу» в экспедиции адмирала Путятина, но сам вскоре погиб вследствие цунами в японском порту Симода).
На борт «Барракуды» попадают столь незаурядные личности, как переводчик Иосиф Гошкевич — участник похода «Паллады», востоковед, в будущем — первый дипломатический представитель России в Японии (ему Тронсон даже уступил свою каюту), лейтенант Александр Мусин-Пушкин, барон Николай Шиллинг — впоследствии вице-адмирал, полярный исследователь.
Русские офицеры сочли своё взятие в плен нарушением международного права (эта история подробно описана в романе Николая Задорнова «Гонконг»). Однако Тронсон пишет: «С пленниками обращаются хорошо, рассматривая их скорее как друзей, чем как врагов».
Он опровергает сообщения европейских газет о том, что из-за отсутствия медицинского ухода четверо русских моряков умерли по пути в Гонконг. Впрочем, в письме Мусина-Пушкина, ставшем источником для прессы, говорится о том, что пленных везли в Гонконг не только «Барракудой». Очевидно, смерти моряков, о которых он сообщает, случились на других кораблях.
В мае 1856 года «Барракуда» видит в Императорской (ныне Советская — прим. DV) гавани остов сожжённой «Паллады». Тронсон упоминает «крепость и город Николаевск», хотя тогда это был не более чем пост. Про русские поселения на Амуре прозорливо пишет: они «увеличатся в размерах и приобретут бо́льшую значимость по мере поступательного освоения природных запасов усердным трудом и упорством неукротимого русского народа».
Там, где появится Владивосток
В июле 1856 года «Барракуда» с фрегатом «Винчестер» на буксире идёт на юг, к берегам теперешнего Приморья. Ещё в 1852 году здешние берега описал французский фрегат «Каприз». В 1855 году эти же места исследовали английские корабли — фрегат «Винчестер», паровой шлюп «Стикс», фрегат «Нанкин». В 1856 году съёмку побережья вели шлюпы «Барракуда» и «Хорнет». Вскоре на этих берегах появятся русские посты Ольга, Посьет, Владивосток.
В 1859 году пароходокорвет «Америка» с генерал-губернатором Муравьёвым на борту даст здешним бухтам, мысам, сопкам русские названия, старательно вымарав английские и французские. Некоторые, впрочем, дожили до наших дней — от острова Монерона и мыса Крильона на Сахалине (наречены ещё в XVIII веке Лаперузом) до мыса Брюса в Приморье. Иные просто переведены на русский: Tiger Hill стал владивостокской сопкой Тигровой, Sandy Point — мысом Песчаным, Fox Island — островом Лисьим у Находки.
«Барракуда» входит в гавань Сеймура (с 1857 года — залив Святой Ольги). Моряки исследуют реку Гилберт, вскорости переименованную в Аввакумовку в честь архимандрита Аввакума — востоковеда Дмитрия Честного с «Паллады». Англичане находят здесь «множество маньчжурских домов» в окружении «возделанных полей». Следующая точка — залив Виктории (назван в 1855 году экипажем «Винчестера» в честь британской королевы, с 1859 года — залив Петра Великого). В него входят заливы поменьше: Наполеона (Уссурийский), Герена (Амурский), д’Анвиля (Посьета). Здешние острова зовутся архипелагом Евгении — в честь французской императрицы. На некоторых из них, пишет Тронсон, имеются «маньчжурские селения».
Дальше следует, возможно, самое интересное для нас свидетельство: Тронсон посетил то место, где возник Владивосток, за несколько лет до его основания. Если бы не стечение ряда обстоятельств и не дипломатические таланты графов Муравьёва и Игнатьева, история этих мест могла пойти совсем иным, не российским путём.
Полуостров Муравьёва-Амурского, где расположился Владивосток, при Тронсоне носил имя супруга английской королевы — Альберта. Бухта, которую русские моряки в 1859 году назовут Золотым Рогом, имея в виду похороненные Крымской войной мечты о Царьграде-Константинополе, четырьмя годами раньше с лёгкой руки командира «Винчестера» получила название гавани Мэя (Port May) в честь штурмана этого корабля Френсиса Мэя. Именно в Золотом Роге прапорщик Николай Комаров в 1860 году основал пост Владивосток.
Тронсон описал это место первым (Гончаров аналогичного описания не оставил — судя по всему, между Кореей и Татарским проливом он в основном спал в каюте, покорившись внутреннему Обломову). Вот какой увидел гавань Мэя Тронсон: «Окрестные сопки, плавно сбегая к срезу воды, местами поросли дубом, вязом и орешником, но местами стояли голые без деревьев, покрытые лишь густой травой, цветущими растениями да зарослями виноградной лозы… На одной стороне гавани виднелся обширный огород, на котором росли разнообразные овощи. На соседнем поле колосились хлебные злаки: ячмень, гречиха и просо, а чуть поодаль за полем паслось несколько лошадей».
Местные жители объяснили морякам: «Время от времени тигры выходят к людям, вынуждая… огораживать жилища частоколом». Вот они, первые владивостокцы — ещё до высадки «стройбатовцев» Комарова. Но если для нас гавань Мэя важна как прото-Владивосток, то для Тронсона это не более чем одна из «тартарских» бухт. Постоянно здесь живут маньчжуры или сезонно, сколько их, когда они пришли в Хайшеньвэй (китайское название места, где вырос Владивосток) — остаётся неизвестным.
Пролив Босфор Восточный (вновь отсылка к Константинополю), разделяющий материковый Владивосток и остров Русский, при Тронсоне носил имя французского адмирала Гамелена. Внутреннюю бухту Русского — Новик — Тронсон аттестует как Port Deans Dundas (названа в честь английского адмирала Джеймса Динс-Дандеса, на старых русских картах — Дундас).
На нынешнем острове Елены (до строительства в 1898 году судоходного канала он представлял одно целое с Русским) Тронсон видит «маньчжурский дом», подле него — челны, нагруженные морской капустой. Дом делится на две половины: в одной живут, другую используют для самогоноварения и как склад. Тронсон видит «готовые к отправке вглубь страны (в Китай — прим. DV) большие тюки высушенного трепанга». Маньчжуры вооружены фитильными ружьями, некоторые умеют читать и писать; подле их домов — ухоженные огороды: картошка, лук, фасоль, кабачки, огурцы…
«Барракуда» посещает гавань Брюса — ныне Славянский залив в Хасанском районе Приморья. Тронсон описывает реки, полные форели, и скатов, которых туземцы бьют острогой на мелководье. «По берегам вокруг бухты видно несколько отдельно стоящих домов, но местные жители разрабатывают под огороды лишь столько земли, сколько хватает на собственный прокорм», — пишет он. В гавани Людовика (ныне бухта Порт-Посьет) маньчжуры моют золото, неподалёку, на нынешней косе Назимова, собирают мидии — «крупные и безвкусные». Здесь же Тронсон видит повозку с колёсами, но не понимает, где для неё дорога.
На острове Путятина (в 1855 году экипаж «Хорнета» дал ему имя своего командира — Форсайта; тот в бытность гардемарином плавал ещё на «Бигле» с Чарлзом Дарвином) англичан вновь встретили маньчжуры — рыбаки и охотники. В бухте Хорнета, вскоре переименованной в залив Америка, а в 1972 году — в залив Находка, видны «маньчжурские дома и крытые соломой чумы».
«Плавание «Барракуды» — ценное свидетельство того, что юг Приморья к моменту прихода русских был обитаем. Не следует, впрочем, считать, что Приморье было китайским. Путешественник и учёный Владимир Арсеньев доказывает: китайцы (точнее — маньчжуры, в русской обиходной речи — манзы; Китаем тогда правила маньчжурская династия Цин, «настоящим» китайцам — ханьцам — запрещали селиться севернее Стены) появились в Приморье незадолго до русских, примерно в 1840-х годах, а китайской государственности здесь не было никогда.
В Приморье шли охотники, рыбаки, сборщики дикоросов, здесь скрывались беглые преступники. Территория де-факто не находилась под юрисдикцией Китая, хотя решать вопрос о принадлежности этих земель России пришлось именно с Китаем. Но, по Арсеньеву, лишь сами начавшиеся переговоры «дали китайцам мысль, что они имеют право на эту землю», а «отсутствие твёрдой уверенности, что край принадлежит им, исключило какие бы то ни было осложнения». К числу коренных народов края китайцы — в отличие от удэгейцев, нанайцев, орочей… — не относятся.
В заключение остаётся добавить, что продолжить блестяще начатую научную карьеру Джону Мортлоку Тронсону было не суждено. В 1863 году 33-летний моряк умер от чахотки в Сиднее.