Выходцы из Китая и люди древней Руси впервые встретились ещё в эпоху Золотой Орды и монгольских завоеваний, прокатившихся по всей Евразии от Жёлтого до Чёрного моря. Однако время не сохранило подробности тех встреч, состоявшихся почти восемь веков назад. О деталях изначальных контактов наших предков с китайцами-«ханьцами» мы сегодня можем только догадываться. Зато архивные записи XVII века сберегли для нас подробности первой встречи на берегах Амура русских первопроходцев с представителем самого многочисленного этноса Дальнего Востока. Специально для DV историк Алексей Волынец расскажет о первых, доподлинно известных нам китайцах, впервые оказавшихся на дальневосточных землях России.
«И те языки в роспросе мялися…»
На рассвете 3 апреля 1652 года расположившийся у берега Амура отряд первопроходцев Ерофея Хабарова неожиданно подвергся атаке облачённых в железные доспехи всадников. Двум сотням русских, пришедших сюда по следам драматичной эпопеи Василия Пояркова, пришлось в тот день отбивать натиск почти двух тысяч вооруженных противников. «И мы, казаки, дрались з зори и до сход солнца…» – рассказывал позднее сам Хабаров о том долгом бое.
Русские оказались боеспособнее, отразив первый удар, они перешли в контрнаступление. Умело используя три пушки и ручные пищали, первопроходцы разгромили нападавших. «Божиею милостию и государевым счастьем и нашим радением их, собак, побили многих» – позднее докладывал якутскому воеводе Хабаров. Бой происходил в трёх верстах от современного села Ачан в Амурском районе Хабаровского края.
Предводитель горстки первопроходцев, наверное, очень бы удивился, узнай, что спустя столетия земли, где он жестоко грабил и героически воевал, назовут по его прозвищу. Само прозвище Хабаров происходит от слова «хабар», которое три с лишним столетия назад у наших предков означало удачу, везение, прибыток или поживу. Тот день, 3 апреля 1652 года, оказался для казаков Хабарова действительно и удачным, и с поживой – первопроходцы не только победили, но и взяли богатую добычу.
«830 лошадей з запасы хлебными, да отбили 17 пищалей скорострельных, да 2 пушки железные да 8 знамён…» – гордо перечислит Ерофей Хабаров свои трофеи в донесении российским властям. Среди захваченного оказалось и несколько «языков», то есть пленников, у которых можно было добыть необходимые сведения о противнике. Вообще такой «язык» для русского языка это не просто омоним, а один из очень немногих военных терминов, сохранившийся в нашей речи с неизменным значением и звучанием от средних веков до наших дней.
«И тех языков яз, Ярофейко, роспрашивал накрепко. И те языки в роспросе мялися…» – доносил Ерофей Хабаров в Якутск о последствиях боя. Для наших предков такая формулировка была стандартной и более чем понятной, ёмко означая, что пленники давать сведения отказывались и информацию у них вырывали под пыткой.
Информация же была крайне нужна – отряд Хабарова к тому времени уже третий год покорял берега Амура, хорошо изучив местные племена, но атаковавшие первопроходцев «люди конные и куячные» (т.е. в «куяках» – железных доспехах) были новым противником. Первопроходцы уже знали, что это «войско царя богдойского» – то есть армия маньчжурского императора, пришедшая из большой страны, лежащей далеко к югу от Амура. О новом сильном противнике и о землях к югу срочно требовалось узнать как можно больше.
И вот эти сведения неожиданно согласился добровольно дать один из «языков», внешне немного отличавшийся от прочих пленников. «Яз де вам, казакам, скажу всю свою правду, чево де таить…» – весьма психологично передаёт тот момент донесение Хабарова, написанное для якутского воеводы 366 лет назад.
Вот так драматично началась самая первая встреча русских первопроходцев Дальнего Востока с настоящим китайцем.
«Даурские бабы» и «никанский мужик Кабышейка»
Странный пленник рассказал русским не только о походе маньчжурских-«богдойских» войск против появившихся на Амуре русских, но и поведал личную историю. О том, что родился он далеко к югу от Маньчжурии, в совсем другом государстве – в «Никанской земле», расположенной за большой пограничной рекой, впадающей в море. «А людей по той реке много, – передают записи Хабарова рассказ китайца, – а людям тем зов никаны, лица у них черные, бородаты. А другая де река есть неподалеку, а по той де реке живут никаны ж многие люди, да город на той реке стоит, а в том де городе живет царь никанской Зюлзей. Да иные де городы по той реке есть многие, все каменные. А бережемся мы от богдойского царя, что де нас, никанских людей, богдойской царь воюет, а всей земли овладеть не можит, потому что та Никанская земля несказано велика…»
Действительно, в те десятилетия «богдойский царь», то есть предводитель маньчжурских племён, начал завоевание Китая. Немало китайцев, пленённых на той войне, попадало на север – маньчжуры делали их рабами, либо заставляли служить в своих войсках. Именно таким маньчжурским пленником, насильно зачисленным в армию, и был китаец, впервые встретившийся русским и допрошенный Ерофеем Хабаровым.
Понятно, почему пленник не стал запираться и дал информацию о маньчжурах – китайцу не зачем было хранить верность своим поработителям. Глава русских первопроходцев на Амуре сразу сообразил, что в его руки попал очень ценный источник о совсем неведомых землях. Хабаров тут же попытался выжать из пленника все сведения о неизвестном, но явно богатом и развитом государстве с множеством населения и «каменных городов».
Необходимо понимать, что разговор Хабарова и китайца происходил при переводе, фактически, через пять наречий! Русские первопроходцы в те годы ни маньчжурского, ни тем более китайского языков не знали. «И у нас того языка не знаем, толмачей нет, лише переводом те даурские бабы сказывают…» – так охарактеризовал непростую лингвистическую ситуацию сам Хабаров.
Для общения с «иноземцами» первопроходцы традиционно использовали в качестве переводчиц местных женщин, попавших к ним в плен, либо присоединившихся добровольно к столь удачливым добытчикам. Некоторые амурские племена были родственны маньчжурам и могли частично понимать их язык. Пленённый маньчжурами китаец, вероятно, тоже что-то знал из маньчжурского наречия, но едва ли хорошо. В общении с завоёванными китайцами сами маньчжуры обычно использовали северокитайский диалект, который от диалектов обитателей юга Китая отличается больше, чем, например, русский язык от польского.
Одним словом, можно только удивляться, как при такой мешанине – последовательном переводе с какого-то китайского диалекта на маньчжурский язык, с маньчжурского на «даурский», и лишь потом на русский – Хабаров хоть что-то понял из рассказа китайца по имени «Кабышейка».
«Кабышейка» или «никанский мужик Кабышейка» – именно так через многоступенчатый перевод русские первопроходцы передали звучание, а может значение, имени, а может прозвища, китайского пленника. Как его в реальности звали на родном языке, мы уже никогда не узнаем.
«В нашей Никанской земле родятся шелки разные…»
До встречи с необычным пленником, никто из первопроходцев ничего не знал и не мог знать о Китае. Ведь в ту эпоху даже в столичной Москве профессиональные дипломаты из Посольского приказа обладали крайне скудными сведениями о той части Азии. Однако, не смотря на отсутствие знаний и все лингвистические препоны, Ерофей Хабаров со слов «наканского мужика Кабышейки» дал поразительно точное описание текущего положения Китая и его экономической географии.
«В нашей Никанской земле родятся шелки разные, а делают из шелков из тех камки и атласы и бархаты, а бумагу де хлопчатую сеют, а ис той бумаги делают кумачи…» – пересказывал первопроходец слова китайца в донесении якутскому воеводе. Хабаров и его люди никогда не видели, как растёт хлопок или зреет бабочка в шёлковом коконе, но слова китайца, прозванного Кабышейкой, поняли верно.
Сам термин «никанцы», «Никанская земля» или «Никанское царство» возник именно из-за перевода показаний Кабышейки через маньчжурский язык. «Нихань» или «никань» – так маньчжуры презрительно именовали завоёванных китайцев, которые сами себя называли «хань» или «ханьцы». Хабаров в своём донесении невольно перенёс маньчжурский термин в русский язык. Он же, со слов Кабышейки, верно отметил, что у обитателей «никанской» земли «лица черные, бородаты» – южные китайцы, действительно, смуглее и бородатее своих северных сородичей.
В донесении Хабарова упоминается и имя воюющего с маньчжурами «царя никанского» –Зюлзей. Удивительно, но тут первопроходец, не смотря на трудности перевода и абсолютное несовпадение фонетики русского и китайского языков, смог довольно близко передать реальное звучание иноземного имени. Ведь речь явно идёт об одном из последних императоров династии Мин по имени Юйцзянь. За несколько лет до встречи Хабарова и Кабышеки на берегах Амура, далеко на юге Китая «царь Зюлзей», он же император Юйцзянь, безуспешно, но героически пытался сопротивляться нашествию маньчжуров…
Перевод через несколько наречий породил страшную путаницу не только личных, но и географических имён, перечисленных Кабышейкой. Им названы всего три реки Китая, две самые большие, «Бучен» и «Шунгуй», и третья оставшаяся в записях Хабарова безымянной – «река невелика», возле которой «жемчуг в раковинах находят».
На самом деле, всё становится сразу ясно, если взглянуть на современную географическую карту Китая. Реку «Бучен» пленный Кабышейка охарактеризовал как «порубежную», то есть пограничную, между маньчжурскими владениями и собственно китайским царством. Из иных исторических источников нам известно, что такой водной границей считалась река Хуанхэ. Имя второй перечисленной Кабышейкой реки – «Шунгуй» – даже на слух совпадает с Цхэн-гун, именно так в некоторых диалектах южного Китая называется Янцзы.
В записях Хабарова обе реки текут «неподалёку». Если смотреть из амурских далей, Хуанхэ и Янцзы, действительно, протекают довольно близко. Но скорее всего это «неподалёку» в показаниях Кабышейки означало параллельное течение, и просто исказилось при переводе «даурскими бабами» через множество диалектов.
Третья река, оставшаяся безымянной, для первопроходцев Хабарова оказалась самой интересной. Ведь помимо ценных мехов, русские люди, осваивая Дальний Восток, пытались найти на новых землях золото и серебро. Не сложно догадаться, какой алчностью зажглись глаза казаков, когда пленный Кабышейка произнёс слова: «Да в той же земли Никанской в нашей есть де река, пала из болот, а впала устьем в море, а та река невелика, на той реке есть камень, и в том де каменю та золотая гора. А ломают ту руду золоту ломами железными, и у той де золотой руды стоит город каменной… В той реке находят в раковинах жемчуг, да и серебро на той реке родится».
Ерофей Хабаров и золотая Гора Будды
Это часть показаний Кабышейки стала самой загадочной для позднейших историков. Диковинная «золотая гора», добываемое ломами золото и странный «камень на реке» – всё это казалось непонятной фантасмагорией. Звучали даже предположения, что «Никанское царство» это вовсе и не Китай, а какое-то неизвестное или просто выдуманное государство.
Однако всё становится на свои места, если предположить, что третья река в показаниях Кабышейки – это именно третья по величине и значению водная магистраль Китая, река Чжуцзян. Она действительно «невелика» по сравнению с Хуанхэ и Янцзы, а её имя с китайского и переводится как «Жемжучная река». Неумелые переводчицы из «даурских баб» с берегов Амура, вероятно, не поняли, что рассказы Кабышейки про жемчуг «в той реке» относятся не только к экономике, но и к собственному имени третьей водной артерии Китая, протекающей на самом юге страны.
Если предположить, что Кабышейка рассказывал именно про «Жемчжную реку»-Чжуцзян, то на её берегах без труда отыщутся и загадочные «камень» с «золотой горой». Собственно «камень» и «гора» в русском языке XVII столетия вообще были синонимами. А на берегах реки Чжуцзян и ныне стоит город Фошань – в переводе с китайского его имя означает «Гора Будды». В ту эпоху, когда Ерофей Хабаров допрашивал Кабышейку, именно город Фошань был центром металлургии Китая, там же располагались и основные ювелирные производства.
Вероятно, пленный китаец из-за несовершенства переводчиков и многоязычного пересказа просто не понял, что от него хотят – Хабаров интересовался природными залежами драгметаллов, а китаец рассказал про главный источник ремесленных изделий из золота и серебра на территории Китая. В многоступенчатом переводе «даурских баб» рассказ про ювелиров превратился в «ломают ту руду золоту ломами железными», а город по названию «Гора Будды» на «Жемчужной реке» стал «золотой горой» на реке, в которой «находят жемчуг»…
Любопытно, что тщательно записав первый рассказ о Китае и отослав его в Якутский острог и далее в саму Москву, Ерофей Хабаров даже не догадывался, что речь идёт о страшно далёкой географии. Берег Амура, на котором происходил допрос первого китайца, от устья «Жемчужной реки» и «золотой горы Будды» отделяло свыше трёх с половиной тысяч вёрст. Вероятно, Хабаров даже раздумывал о возможном походе в богатые китайские земли – ведь китайцев успешно завоёвывали те «богдойские» маньчжуры, которых только что победили его казаки. Реальные размеры и многолюдность Китая пришедшие на Амур русские люди осознают позднее…
Для первопроходцев даже в XVII веке существовали подробные инструкции-«наказы» от государственных властей. Согласно таким «наказам» попавших в плен новых «иноземцев» из ранее неведомых земель и племён требовалось отправлять в Якутск, чтобы там, в главном административном центре всех дальневосточных владений России, можно было подробнее узнать о языке и жизни ещё неведомых соседей. То есть Хабаров был обязан отправить «никанского мужика Кабышейку» с берегов Амура на берега Лены – однако никаких документов о дальнейшей судьбе первого китайца, встреченного первопроходцами, историки не нашли. О судьбе человека, сменявшего маньчжурский плен на русский, мы можем только гадать – погиб ли он, умер ли по дроге, или всё же попал в Якутск, но документы о нём не сохранились до наших дней…
Зато нам документально известны факты о других «никанских мужиках», встретившихся русским казакам на Амуре спустя два года после первого контакта Ерофея Хабарова с китайцем. Один из этих «никанцев» в итоге через Якутск доберётся до самой Москвы, став первым в истории выходцем из Китая, прогулявшимся по улицам российской столицы.